Четыре возраста Нулизы-сан [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров

Османа с Кольбером и владельца кабинета, разместилась пара здешних колдунов. Первый несколько пухлый, зато сильный: запястья крепкие, ладони жесткие. Второй стройный, легкий, седой и очень-очень грустный. За очками внимательные умные глаза.

После увиденного во дворе, Кольбер здешнюю моду пристойными выражениями описать не брался. Так что одежду собеседников особо не разглядывал. Задница прикрыта — и на том спасибо. Да и колдуны здесь — жалкое подобие Тристейнских по возможностям. Зато как ученые — вполне, вполне… Приемную пентаграмму, все еще слабо светящуюся на плацу, обмерили несколько раз, тщательно зарисовали, не упустив ни малейшей тонкости. Занесли в свои чародейные зеркала. За столом уткнулись в эти самые зеркала и тихонько заспорили, мимоходом выдавая такие гипотезы, от которых Кольбера поминутно пробирала дрожь. В принципе, что миров много — догадаться нетрудно, раз уж переход сработал. Но вот что миры могут различаться настолько! Мало того, что здесь учат холопов грамоте!! Так еще и за казенный счет!!!

Кольбер помотал головой, промокнул вспотевший лоб салфеткой, тщательно порвал и ее тоже, высыпал клочки в мусорку.

Коренастый чародей вполголоса сказал седому коллеге:

— Это же они за девушкой твоего Егора?

Содрогнулся не только профессор Кольбер. В самом деле, пропавшая ученица, при всех ее особенностях — дворянка. Мало того, подруга принцессы Генриетты. И за поведение ученицы, за ее нравственность, Академия ответственна до самого выпускного бала… Кольбер опять вспомнил, как их встретили здешние ученицы — обтянутые гладким, блестящим, как облитые второй кожей. Представил себе ла Вальер в этом здешнем «гидрокостюме». Представил, что по этому поводу скажет мама Луизы. Кому мама — кому Карин ла Вальер, по прозванию Стальной Ветер. И ведь ла Вальер помолвлена с де Вардом. Этот никак не промолчит, за слабость сочтут!

Кольбер икнул и потащил очередную салфетку. Промокнул пот со лба.

Пухлый колдун хмыкнул:

— А помнишь, мы «Ночь большого прилива» читали?

Седой и высокий — по всему выходило, папа этого самого Егора — молча кивнул.

— Ну и вот, наши дети дожили, — коренастый развел жесткие грубые ладони, словно бы выпуская из них рыбу или птицу. — И на Марсе стали яблони цвести. Жаль, сады сторожат. И стреляют без промаха, в лоб.

Хозяин кабинета пока что не говорил ничего — дожидался, пока ректор Осман сможет принять участие в беседе. Нетерпение полыхнуло в Кольбере, и, наверное, прорвалось гримасой. Колдуны переглянулись, повернулись к тристейнцам:

— Извините, господа. Мы немного увлеклись. Все никак не привыкнем, что где нашелся путь во второй мир — тут же находится и третий.

* * *

— Третий смысл найдется даже здесь!

Тупоносая мягкая пуля сочно шлепнулась в самую середку «Черного квадрата» Малевича: выхрустила стекло, пробила холст и завязла в гипсобетонной перегородке. Джеймс помнил, что у него еще четыре выстрела. У Фиори — шесть. Бывало похуже — но, честно сказать, нечасто.

— Настоящий «Черный квадрат» написан поверх какой-то картины. Вы же в курсе, шеф?

Кажется, Фиори двигался правее, за поваленным сейфом. Гул от падения железного ящика еще отдавался в каркасе здания — лежащий на полу Джеймс чувствовал его животом, не слухом. Слух напрочь забило вытье сирен. Интересно, подмога придет к нему — или к Фиори?

Джеймс аккуратно выставил зеркальце из-за опрокинутого стола. В столешницу кто-то когда-то вмонтировал стальной лист, что и спасло Джеймсу жизнь… Где там наш заклятый друг? Враг хотя бы предать не может…

Враг подпрыгнул чертиком из коробочки — вот что крест животворящий делает! И сто килограммов не помеха, когда есть благословение из самого Ватикана! Толстяк выпалил дважды — слева и справа полетели щепки. Поправить прицел Джеймс ему не позволил — вбил пулю почти в лысую голову, казалось, алую полосу на виске увидел. И промазал совсем чуть-чуть: уцелевший Фиори с хрюканьем нырнул обратно за сейф. Защелкал магазином. Ну, эти шутки Джеймсу были знакомы еще по морской пехоте. Перезаряжаться католику рано, выманивает… Сейчас еще сказать чего-то должен, чтобы картинка сложилась полная.

Фиори сказал — в небольшом пространстве кабинета кричать не потребовалось:

— … Следовательно, все репродукции «Черного квадрата» — подделки по умолчанию. Под ними-то никакой исходной картины нет!

— Следствие? — Джеймс пощелкал пряжкой ремня. Звук сочный, военный — но ведь и Фиори не дурак, не купился. Тоже, наверное, знает, сколько у противника пуль осталось.

— Война, шеф — это черный квадрат. Все, что было довоенного, цветного и яркого — все под ним замазано. Malevitch просто раньше других понял, куда повернулся век. И что теперь за искусство будет сходить.

Джеймс даже головой повертел. На его должности был сукин кот; еще несколько минут, наверное, на этой должности продержится дурак. А придет кто? Философ-идеалист? Упаси Господь!

В зеркальце Джеймс видел кусочек локтя, торчащий из-за сейфа совсем чуть-чуть. Знать бы еще — локоть это, или Фиори пиджак приманкой высунул?

— А у Экзюпери, шеф, меня всегда поражала замечательная сцена. В испанских письмах…

Джеймс бесшумно, плавно поднялся, вытянув руку с оружием практически в потолок, довернув кисть сверху вниз — так их учили стрелять поверх заложника, чтобы попадать террористу точно в макушку.

Выстрел! Фиори взвизгнул и затих. Джеймс живо скрутился обратно за столешницу, отполз к углу кабинета — вовремя. Католик поднялся, как чучело над кукурузой — правая рука болталась тряпкой, дорогой костюм пропитало бурым; левая уверенно сжимала пистолет — пули пошли точно в то место, где Джеймс прятался секундой ранее. Выстрел! Выстрел! Выстрел! Чуть пошатываясь, католик обходил стол слева, в азарте не замечая сорванной занавески и человека под ней. Джеймс положил дрожащий ствол на край столешницы, прицелился в голову… А если подмога все же не к Фиори? Кого тогда допрашивать, как разматывать концы? Спину дергало уже всерьез, держать прицел было трудно… В левое плечо… Выстрел!

Толстяк пошатнулся — точно как зомби в кино! Пуля перечеркнула бицепс, развернула противника и снова канула в «Черном квадрате».

— А, вот вы где… — лицо Фиори было белее рапорта, и жили на нем одни глаза — бессветные провалы в вечность, аккурат с фрески. Левая рука Фиори повисла — тогда и Джеймс привстал на колено, не сводя прицела с католика. Поднялся в рост — его шатало тоже, по спине текло; прилипшая к телу рубашка раздражала едва ли не больше самой раны.

— Но я все же договорю, шеф. Я считал — у вас уже пустой магазин… Так что слушайте. Я ваши нотации терпеливо слушал… Как же вы меня ими задолбали!

На выдохе полетели красные капли; рука с пистолетом вздрогнула — человек пытался найти